Протоиерей Владимир Правдолюбов
Сам отец Иоанн (Крестьянкин) несколько лет служил в нашей Рязанской епархии. Кстати, не многие знают, что отец Иоанн открывал Троице-Сергиеву лавру. Дело в том, что лавра была возобновлена по настоянию властей, поскольку им нужно было иметь место, которое можно было бы показывать иностранцам. Это было в 46-м году. Собрали четверых человек, среди них был и отец Иоанн. Потом его убрали – для лавры не годился, очень уж большой авторитет у него был на приходе в Измайлове. А вскоре его арестовали. И вот через некоторое время после освобождения из лагеря он стал служить у нас.
Отцу Иоанну в Рязанской епархии больше года не давали служить ни на одном приходе, постоянно переводили – боялись, что он обрастет духовными детьми. А получилось наоборот – все эти приходы собрали ему духовных детей. И когда он в Печорах был, вся эта гурьба туда ездила. Однажды ему запретили служить во время полевых работ. То есть служить надо было в пять утра, чтобы людей, отправляющихся в поле, не задерживать.
В нашем храме отец Иоанн был настоятелем. Сначала он не очень хотел сюда идти, потому что приход этот мощный, много дела. Он боялся, что силенок не хватит. Но когда узнал что, если он не пойдет, закроется штат священников, то пошел. Ведь я, когда поступил на службу сюда, был четвертым священником, последним. Потом стал третьим-последним, потом вторым-последним. Грозило, что я останусь первым и последним. От такой беды и избавил отец Иоанн наш храм своим согласием у нас служить.
Не много отец Иоанн рассказывал о годах своего заключения. Но кое-что можно вспомнить.
Был у нас такой батюшка, отец Евгений Климентовский. Его, как и всех священников, вызывали в органы, стращали всячески. И вот однажды пригласили его в определенное учреждение и, чтобы он передрожал, так сказать, посадили на деревянный диван с ручками и спинкой и долго не вызывали в кабинет. Он сидел-сидел, потом снял с себя верхнюю одежку, положил под голову, улегся и заснул. Выходят: «Старик, ты чего спишь?» – «А что, разве нельзя?» – «Неужели ты не боишься?» – «А чего мне вас бояться, вы ребята хорошие, я к вам привык». – «Иди отсюда, старик!»
Когда я отцу Иоанну это рассказал, он говорит: «У меня подобная была история: когда меня взяли в тюрьму, там оформление было очень долгое – туда, сюда, в разные стороны… Я совершенно измучился. И вот меня завели в какую-то камеру: голые стены и какое-то бетонное возвышение, и куда-то ушли. Я лег на это бетонное возвышение и совершенно измученный заснул».
Еще рассказывал про первый свой банный день в тюрьме. Там два бака было, в одном из них сидит вор в законе, прямо внутри, и моется. А всем остальным выдавали по кусочку мыла и по шайке воды. «Мне-то, – говорит, – шевелюру мою оставили. Я это мыло и шайку воды использовал для того, чтобы намылить голову. Говорю: “Дайте мне водички еще”. – “Не положено”. – “А что же я буду делать?” – “А что хочешь”. «Батя, ты чего там? Иди сюда!» – это вор в законе голос подал. Иду. “Давай шайку”. Черпает ему, дает: “Используешь, приходи еще”. Так я первый раз помылся».
Да, много тягот было, но часто и забавные случаи вспоминаются. Было у нас с отцом Иоанном такое происшествие. Когда он от нас уезжал в монастырь, мы с ним летели в Рязань на самолете одиннадцатиместном, типа «кукурузника». Там очень болтало, и я съел таблеточку пипольфена, чтобы меня не укачивало. Он спрашивает: «Ты чего съел-то?» – «Я, – говорю, – чтобы не укачивало». – «И мне давай». И он тоже съел таблеточку пипольфена. А укачивает здорово. Он говорит: «Давай еще по одной съедим». Дальше разговариваем. Он очень быстро говорит, энергия в нем такая, и вдруг я гляжу, его головка мне на плечо ложится, батюшка засыпает. Пипольфен, он, кроме того что помогает переносить качку, еще и как снотворное действует. И вот мы в Рязани. Выходим мы, там его встречают, под руки берут, а он еле ноги волочит. Его под руки ведут, а за ним рязанские, его духовные дети. А мы, касимовцы, сзади. И слышим: «До чего же отца Ивана в Касимове довели! Как же он одряхлел бедный».
Отец Иоанн сказал нам: «Вы идите к отцу Виктору, а я пока в Скорбященской поговорю с матушками, к отцу Макарию зайду на могилку, а там тоже приду к отцу Виктору». А у отца Виктора собрались батюшки попрощаться с отцом Иоанном. Ну вот, отец Иоанн Косов ждет отца Иоанна (Крестьянкина) – ему надо ехать. Звонят в Скорбященский храм, там говорят: «Отец Иоанн заснул, никак не можем разбудить». Мы с отцом Иоанном выпили таблетки от укачивания, а они подействовали, как снотворное, и он бедненький, стал засыпать. И когда пришел он на Скорбященское кладбище, ему предложили немножко отдохнуть лечь. Он лег и заснул, да так, что не могли разбудить. Сидим мы, у отца Виктора разговариваем. Он очень гостеприимный и необыкновенно интересный собеседник. Но отец Иоанн Косов приехал с матушкой и малыми детьми и им надо вскоре уезжать. Кое-как добудились отца Иоанна, и ближе к ночи он появился. Побыли мы за столом, и нас уложили спать. А я ведь тоже пипольфен пил, но он усыпил меня позднее. И вот кто-то меня будит, мне представилось, что это еще какой-то батюшка приехал. Я с ним здороваюсь, с новым батюшкой… Потом оказалось, что это отец Иоанн отъезжал и со мной прощался. А я так и не понял этого.
Позже у нас в Касимове поднялась «буря», что я удалил отсюда отца Иоанна, что я его «съел». Вот я весной поехал в Печоры, говорю ему: «Батюшка, там говорят, что я вас съел». Он меня потрепал по плечу и говорит: «А сюда доедать приехал».
Во время всенощной отец Иоанн мне что-то стал говорить, как настоятелю, что мне надо сделать. В алтаре Михайловского собора мы стоим, у жертвенника. А с той стороны стоит отец Александр, благочинный, покойный ныне, и глядит на нас осуждающе. Потом подошел поближе, видимо, решил остановить. Прислушался: говорят батюшки дело – и отошел. А потом касимовские люди стали часто ездить в Печоры. Монахи печорские стали говорить: «Что это за Касимов такой? Может, перенести нам его к нам сюда на Горку?»